Сергей Козлов:
«Кому-то Бог посылает пироги, кому-то чертежи сложного современного оборудования, а кому-то сюжеты…»
...Почему некоторые взрослые так любят детскую литературу? Может быть, потому что все в детских книжках проще и понятней, чем в жизни. Черное есть черное, белое есть белое. А может быть, потому что детские книжки просто напоминают, что так оно и должно в жизни быть: черное – черным, белое – белым. И не надо ничего усложнять, пытаясь смешивать краски по своему усмотрению. Человеческие законы для всех одинаковы.
Преподаватель кафедры журналистики Югорского университета, главный редактор общественно-политической газеты “Новости Югры”, лауреат премии губернатора Ханты-Мансийского автономного округа в области литературы (номинация “Проза”), международного конкурса литературы для детей и юношества им. Алексея Толстого, международной премии им. Владислава Крапивина Сергей Козлов пишет именно такие книги.
– Некоторые Ваши вещи вызвали у меня хорошие слезы. Многое из прочитанного сложно назвать детской литературой. Да и подростковой... Для какого возраста Вы все-таки пишете? И какова Ваша самая-самая главная роль: писатель, педагог или журналист?
С.К.: Писатель, педагог, журналист – три в одном. Хотя, честно говоря, всегда хотелось просто сидеть и писать. Но на все Воля Божья. С другой стороны, я получаю на иной работе бесценный опыт. Честно говоря, я не отношусь к писателям, которые пишут «под возраст». Я просто пишу. Опять же – как Бог на душу положит. Но некоторые повести, рассказы получаются для подросткового, юношеского возраста. Это как самоопределение. Студентам очень многие произведения нравятся. Однажды после встречи с писателями в библиотеке ко мне подошла женщина и сказала: «Мой сын никогда не читал, ему 14 лет. А тут попала ему в руки ваша книга, он начал-то с середины, потом вернулся в начало и прочитал всю… Теперь просит еще». Наверное, это была одна из лучших похвал… Слезы? Ну, во-первых, у меня у самого жизнь была не сахар, хотя роптать не на что – Господь дал главное: любовь, талант, друзей и стремление к Свету. И, как отмечают русские классики, читатель будет плакать тогда, когда плакал автор. Мне к этому добавить нечего. Если писать без надрыва, без содрогания души, то зачем вообще писать? Интеллектуальный уровень показывать? Какая будет работа в душе у читателя? Нет нравственного заряда – нет книги. Просто интересные истории я за столом и на завалинке рассказываю. А за то, что я написал, я отвечаю перед Богом. Может, звучит помпезно, но честно…
– И журналистика, и писательство имеют дело со Словом. Однако профессии разные абсолютно и по духу, и по сути. В Вашем случае одно другому не мешает?
С.К.: По «поеданию» времени журналистика мешает. Но по обретению опыта и материала – помогает. Кроме того, журналистика позволяет быть публицистом. Говорить на более широкую аудиторию. Раньше в газете «Новости Югры» была моя колонка, где я высказывался по многим проблемам. Сейчас есть на сайте РИЦ ЮграИнформ: http://www.informugra.ru/category/storic/ и там же есть сноска, посвященная Победе, там есть мои работы…
– У Вас много сюжетов, о которых хочется сказать – "житийные". Можно ли отнести некоторые произведения (например, "Первозванный", "Назад к свету") к христианскому фентези? Слышала, что книги Ваши можно найти в церковных лавках. Правда?
С.К.: Да, мои книги продаются именно в церковных лавках. Относят их то к мистическому реализму, то к православному фентези, то, как еще говорят, к православной попсе. Но, мне кажется, на жанре и форме «заморачиваться» не стоит. Опять же, важно как и ради чего это сделано? Или не так? Значит, я чего-то в жизни и в русской литературе не понял. Книги сегодня продаются не только в церковных лавках, но и в интернете. Легко: набираете в поисковике Сергей Козлов «Мальчик без шпаги», «Дежурный ангел», «Отражение», «Вид из окна», «Время любить», «Хождение за три ночи»… и там появляются предложения.
– Понимаю, что вопрос интимный... Однако, как и когда Вы пришли к вере? Почему именно православное христианство?
С.К.: Я спокойно и часто отвечаю на этот вопрос. Может, мой случай будет показательным для других. К сожалению, к вере я пришел через боль и страдания. Рос в атеистической семье, где религиозные праздники только вспоминали и не более. После армии и университета вел весьма богемную жизнь. Играл в рок-группе на клавишных, писал стихи и рассказы, начал публиковаться. Здоровьем Бог не обидел… В 25 лет заболел. Причем резко и очень тяжело. В семье два медика, блат, как говорится, у врачей. Но ни обследования, ни лечения ничего не дали. Я просто угасал. Жена меня стоически выхаживала. Опуская подробности, скажу главное: чувствовал, что умираю, и никак не мог понять: почему я – такой умный, красивый, хороший… В самый критический момент, мне в руки «случайно» попало Евангелие. Не зря говорят, Бог сердца каждого касается по-своему. И когда мне открылся путь Христа, страдания Спасителя, Его Подвиг – все собственное мне показалось мелким и никчемным, а сам я себя почувствовал ничтожным гордецом, глупцом и пр. К этому времени я был загружен работами философов от Востока до Запада. Но все они померкли рядом с Нагорной Проповедью. Несколькими словами Сын Божий «вскрыл» человеческое сердце, и все, что было до этого, да и после этого – поблекло, померкло. Я ни до, ни после, не слышал, не читал ничего более убедительного. А знаком я и с текстами Корана, буддистскими источниками да, к сожалению, и всякой бесовской эзотерикой. Кроме того, я стал изучать, как историк, факт Воскресения Христова и нашел тому массу подтверждений помимо евангельских. Вот только христианин из меня никудышный получился. Говорю много, делаю мало. Суета съедает. Но в сердце бьется молитва Иисусова…
– Героев Ваших книг воспитывает жизнь. Часто – удачно. А как вообще вырастить хорошего человека?
С.К.: Вот я постоянно даю советы, как правильно воспитать, а своих детей… ну, не всегда получается. Но знаю точно главное: что в семье, что в школе – самое важное, чтобы в основе отношений лежала любовь. Дети любят учителей в ответ на учительскую любовь. Другого пути нет. Пятнадцать лет работы в школе позволяют мне говорить об этом. И очень не любят заносчивых, горделивых, «сухарей»… Надо дать ребенку развиваться, но мы должны уметь в хорошем смысле навязывать светлое, доброе, вечное… Когда говорят о свободе выбора для ребенка – мне смешно. Что он знает о выборе? Положите перед ним шоколад и овсяную кашу – что он выберет и что полезнее? Положите перед подростком журнал с обнаженными женщинами и книгу Жюля Верна, но при этом сделайте это так, чтобы он поверил, что за ним никто не смотрит. Что он выберет? Вопрос… В школе должны висеть на стенах не стенды «Как сдать ЕГЭ», «Профориентация» и прочая, может, и нужная чушь. Должны висеть портреты Юрия Гагарина и Валентины Терешковой, Дмитрия Донского и Сергия Радонежского, генералиссимуса Суворова и маршала Жукова, рядового Жени Родионова и групповой портрет псковских десантников… Вот какая должна быть наглядность. Сравнивать поколения бессмысленно. Главное – передавать духовные, исторические традиции, чтобы не утрачивалась связь. Чтобы юношество знало, почему и как выстояла страна. На каких морально-религиозных, нравственных основах она стояла.
– А какое воспитание получили Вы?
С.К.: У меня две сестры. Они старше меня. Одна на семь, вторая на десять лет. Потому я, разумеется, был любимчиком. Жили не богато. Зато в семье был культ книги и музыки (у всех детей есть музыкальное образование). Жили в центре Тюмени… Было много друзей. Воспитывали меня просто: «не лги», всегда говорила мама, «будь полезным», всегда говорил отец… И любили. Очень любили. И родители, и сестры. Но, важно сказать, что наш «разношерстный» двор сильно корректировал мое «тепличное» семейное воспитание. И это хорошо. Я его не чурался. Зато научился выживать в самых разных условиях и не вырос, как теперь говорят, «мажором». Более того, попробовал и знаю самый разный труд. Мы с ребятами рано начали подрабатывать – грузчиками, разнорабочими… Поэтому для меня не словах, а по сердцу – всякий труд уважаем. Ну, и «доделывали» меня армия, русская литература, и окончательно вылепила Библия.
– Помните свои первые писательские опыты?
С.К.: Писать первый роман начал в семь лет. Начитался советской фантастики, и роман назвал «Астронавт с искусственным сердцем». Где-то у мамы валяется 18-листовая тетрадь, исписанная чернильной ручкой. Писал смешные (как у всех) детские стихи. Но в детстве мечтал стать не писателем, а разведчиком или летчиком.
Писательское удостоверение мне вручили в 1999 году. А публиковаться я начал много ранее. В 1988 г., помню, в областной газете вышел мой рассказ «Параллели». Фантастика такая смешная. А в 1994 в популярном журнале «Приключения-Фантастика» под псевдонимом Сергей Сергеев вышла повесть «Русский Фауст». Ее сейчас легко можно «качнуть» в интернете. Были публикации рассказов в «Литературной России», альманахах разных. Первая – очень плохо изданная (много ошибок) и очень насыщенная (хотелось «запихать» все) книга вышла в 1999 году в «Уральском рабочем» – «Ночь перед вечностью». Я дружу с екатеринбургским издательством «Баско», где вышло несколько моих книг. Получил две-три литературных премии. А потом со мной связались московские издательства «Лепта» и «Сибирская благозвонница» и выкупили у меня авторские права на все, что я написал.
– Кто был вашим литературным кумиром? А сейчас изменились ли вкусовые пристрастия?
С.К.: Литературных кумиров у меня никогда не было. Я вообще не люблю слово кумир. Читал столько, что если выделять кого-то, целая армия останется в стороне. Скажем так, проглотил многотомник Пушкина (вместе с письмами!), Верна, Дюма… Любил Крапивина… за внутреннюю доброту. А читать его начал потому, что наш, рядом, местный. С соседней улицы буквально… В студенчестве, разумеется, любил западную и восточную литературу – Гессе, Камю, Кобо Абэ, Маркес и еще куча всего. А потом начал по второму открывать нашу классику, особенно Достоевского и Гоголя, и современную литературу – от Распутина до поэтов-метафористов – Жданова, Парщикова, Еременко… В общем, в литературе я люблю все, что сделано с душой, мастерски, с умом. Будь это хоть одна строка, хоть – многослойный роман.
– У каждого писателя есть любимый герой, любимая вещь, вышедшая из-под его пера. У Вас какая?
С.К.: А у меня нет. Я пока работаю над рассказом, повестью… у меня есть любимый герой. А потом перечитываю, и начинаю видеть промахи, огрехи, мне вообще потом не нравится то, что я сделал. Но живу я в каждом из героев. Это честно. А как иначе? Вещи получаются разные по уровню, настроению, мастерству… Это зависит от пересечения многих векторов: внутреннего и внешнего состояния, интеллектуального развития, начитанности, таланта, настроения, сопереживания художественной реальности, которую ты создаешь, вовремя ли ты пообедал и не поссорился ли с друзьями… Причем отрицательное легко становится положительным с точки зрения влияния на рождение текста. Из того, что я написал, мне нравится повести «Бекар» и «Зона Брока», нравятся многие рассказы. Но, как я уже сказал, я очень быстро остываю к написанному, потому что в голове стоит очередь из того, что просится наружу. Зуд графомана или Божий дар – пусть судят читатели.
– Откуда приходят сюжеты для Ваших книг (особенно те, "житийные")?
С.К.: Отовсюду. Но полностью взятых из жизни не бывает. Тогда у вас уже не художественная реальность, а обычная. Не рассказ, а очерк. Не роман, а мемуары. Для себя я ввел в понятийный аппарат словосочетание «пусковой момент». Т.е. зримый образ, чья-то судьба, случай, пейзаж, услышанная сердцем и умом идея – становятся пусковым моментом к написанию. Есть сюжеты максимально приближенные к тем, что случились в жизни. Можно я не буду говорить, какие именно? Ведь задача писателя как раз в том, чтобы художественная реальность была такой, которую читатель воспринимал бы без оговорок. Он должен жить в ней, как я.
– Слышала, что Вы, успешный писатель, человек очень приятный, скромный. Как Вы думаете, почему одних звездная болезнь поражает, другим удается ее избежать?
С.К.: Спасибо за комплименты. Дай Бог, чтоб я действительно таким был. Если во мне чуточку больше добра, значит, Господь и дал мне чуть больше. Для чего? Ну, Промысл Его таков надо мной. А все плохое я собираю на свою голову сам… О писательской (творческой) гордыне? Отвечу просто. Меня Господь смиряет. Чуть полетел – «щелчок по лбу». И правильно. И хорошо. Потому что рядом со мной люди, которых надо уметь и надо постоянно учиться любить. Вспомните Спасителя на кресте: боль, страдания, издевательства, а он шепчет: не вмени им в вину, Отче, ибо не ведают, что творят… Вот апогей любви! Вершина. И мне больно и стыдно за то, что я такой любви не достоин. Гордыня – мать всех грехов. Тот, кто моет за мной полы в подъезде, строит для меня дома и дороги, выращивает хлеб – да они в сто раз нужнее, чем я. Но и я для чего-то нужен. Полагаю для того, чтобы человек помнил: ни хлебом единым…
Мое понимание: писательство – это служение. Богу, стране, людям… Разумеется, важно, чтобы он при этом умел художественно выражать свои мысли, хорошо владел языком, имел необходимую интеллектуальную базу. Есть очень хорошая притча: в аду кипят два грешника: вор, пьяница, блудник и сквернослов – в одном лице, а рядом с ним писатель. И вот, постепенно под вором огонь угасает и, в конце концов, совсем перестает гореть. А под писателем горит постоянно. Почему? – изумляется писатель. Бес ехидно ему отвечает: того мать, жена и просто люди добрые вымолили, а тебя до сих пор читают… Мне кажется, это очень наглядно демонстрирует ответственность за сказанное писателем перед Богом и будущими поколениями.
– На прилавках книжных магазинов видишь одни и те же фамилии: Минаев, Толстая, Багиров и т.д. Понятно, что издатели выпускают то, что интересно потребителю. Не читателю, а именно потребителю, члену нынешнего общества потребления. Можно ли как-то исправить эту ситуацию?
С.К.: Если у нас будет тупой рыночный подход к литературе и коммерциализация культуры, то скоро России не будет. В выражениях стесняться не буду: правительство будто специально планирует вырастить поколения тупоголовых потребителей, извращенцев и моральных уродов. И все это прячется под маской «свободы творчества». Раньше был перекос: «как бы чего не вышло», сейчас «как бы чего не запретить». И то и другое – плохо. Нужна четкая политика государства по отношению к творческим союзам, издательские программы, наполнение библиотек, даже бесплатная раздача литературы. Это не борьба за читателя. Это борьба за будущее. Из современных писателей с удовольствием читаю Юрия Козлова, Дмитрия Орехова, Евгения Шишкина, Александра Сегеня, Захара Прилепина, Павла Крусанова, Вячеслава Дегтева, Михаила Попова, Александра Трапезникова, Виктора Лихачева… – остановите меня! Еще назвал бы десятка три поэтов и многих членов Товарищества детских писателей, которых читаю вместе с сыном. Проще сказать, на кого я не обращаю внимания… Литература не испытывает кризиса. Заполонившая все попса – результат воздействия рыночной экономики там, где оно должно быть сведено до минимума. Русская литература и сегодня остается ведущей и самой духовно насыщенной. Бескрайние просторы, как и в географии…
– Можно ли заработать писательством – настоящим, не попосой?
С.К.: По-серьезному, если можно так выразиться, я начал получать гонорары в 38 лет. Кое-что дают литературные премии, если за ними идут деньги. До этого времени рад был просто опубликоваться. Заработать можно, если писать на потребу. Насытить текст похотью, кровью, оправданием человеческой греховности – очень простой рецепт. Добавляешь совсем чуть-чуть таланта рассказчика – проходишь раскрутку – и все. Сначала эпатируй издателя, а потом вместе с ним – читателя.
– По Вашей книге "Мальчик без шпаги" снят фильм "Наследники". Не возникло ли после просмотра ощущение "неправильности", будто режиссер, актеры что-то "переврали", не совсем верно интерпретировали Вашу идею?
С.К.: Фильм я воспринимал как уже другой вид искусства. Книга и фильм по сюжету несколько разнятся. Концовки совсем разные. Тут уже вступают в силу законы жанра, видение режиссера и видение писателя. Но мне он понравился. Разумеется, в фильме, как и в любом другом акте творчества, все нравиться не может. Но в целом, он заставил меня смеяться и плакать, а значит – душа моя работала. Не хочу хвалить. Не имею права. Пусть зрители разбираются.
Я помогал режиссеру Константину Одегову писать сценарий. Мы подружились и сейчас делаем еще один сценарий о судьбе тренера Кости Цзю. Скажу только, что со съемками этой картины было связано столько мистического, что можно писать отдельную повесть. Фильм благословили афонские монахи, фильм приняла и лично благодарила нас Ольга Николаевна Куликовская-Романова – великая княгиня. А сейчас мы с моим другом поэтом Дмитрием Мизгулиным написали сценарий приключенческого фильма для кинокомпании «Юграфильм». Условное название «Перековка». Возможно, будет снят телефильм.
– Не собираетесь в ближайшем времени порадовать чем-то новеньким своих читателей?
С.К.: Вот не знаю… Подходит ли в этом случае слово «порадую». Пишу роман о Конце Света. Апокалипсис в небольшом городе… Что из этого получится, пока не знаю. Но задуман он был давно. Мы живем в апостасийные времена. Просто, где-то в сознании переполнилась чаша знаний об этом, суммировались пророчества, наслоились характеры героев… И я стал писать. Может, ничего и не получится. А пока вышла новая книга повестей и рассказов «Хождение за три ночи». Там уже известные по журнальным вариантам – «Зона Брока» и «Движда (Магдалина)».
– Север в Ваших книгах очень красивый, гордый. Но не возникало ли у Вас желания перебраться "поближе к цивилизации?" В столицу, в Петербург?
С.К.: Я прожил 15 лет на севере. Из них – 12 в тайге. До 29 лет жил в Тюмени. Был горожанином до последней клеточки. А север и его люди открывались мне постепенно. И я так вжился в эти пейзажи, что от больших городов очень быстро устаю. Но – человек предполагает, а Бог располагает – может, и случится жить поближе к столицам. Мне немного проще, я себе таких задач не ставлю. Живу по Воле Божией. Будут приглашения и предложения – буду думать.
– Вы лестно отзываетесь о творчестве Павла Крусанова. В его "Укусе ангела" прозвучала такая фраза: "Бог стоит во Вселенной на одной ноге. Россия – стопа его. От того-то ему нас и не видно". Есть ли у Вас подобная формула Родины?
С.К.: Крусанова люблю за язык, интеллект, иронию… Но мне больше нравится, когда Россию называют Престолом Божиим, Домом Богородицы. Но и от стопы меня не коробит. Значит – мы часть Божиего Замысла. И не важно – видит ли Он нас, важно – видим ли мы Его. Куда как важнее. Родина? Родина – это не только география. Родину делает народ. История России настолько драматична и наполнена страданиями, что я, не взирая ни на что, верю, что придут времена очищения. Молитвы. Иначе – зачем все? У Юрия Шевчука есть и другой образ:
И кто будет драться, если завтра война?
Кто снова ослепнет, штурмуя свет?
Двойного гражданства у неба нет,
У земли нет амбиций, но есть она –
Россия, женщина с разбитым лицом…
И если сейчас еще не время колоколов, то я повторяю вслед за Башлачевым:
Что ж теперь ходим круг да около
Hа своем поле как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь – время колокольчиков.
Может, и мой колокольчик услышит Господь, услышат люди…
Газизова Александра
